некуда. Дмитрий погиб в перестрелке, поймали Доктора и Аннушку, судьба еще троих подпольщиков из железнодорожных мастерских оставалась неизвестной. О Дервише ходили самые противоречивые слухи. Одни говорили, что он убит, другие – что жив и ушел в глубокое подполье. Леон, один из немногих, кому удалось уцелеть после зачистки контрразведки, тоже не прояснил ситуации: среди убитых тело Дервиша не обнаружили, но и на связь резидент не выходил.

Павел провалялся в постели больше трех недель и только после Рождества пошел на поправку. Новый резидент настоял на том, чтобы переправить его из Харбина в тихий Фуцзинь. Здесь он набирался сил перед тем, как уйти через «окно» на границе в Советский Союз. Сергей Смирнов уже находился там.

К середине февраля, когда морозы ослабли, Ольшевский вместе с проводником Ху тронулся в путь. Четверо суток, в основном ночью, обходя стороной крупные поселки, они пробирались к границе. Им везло, и только на пятый день они напоролись на полицейский патруль у зимней дороги через Сунгари. Но все обошлось – приглянувшиеся начальнику патруля часы Павла отвели опасность. Все же они решили не рисковать и дальше шли лесом.

От России их отделял скованный льдом Амур. Переходить его надо было ночью. Усталое зимнее солнце нехотя катилось по белому небу и наконец нырнуло в распадок между сопками. Через несколько минут серая мгла наползла на реку. Ху выбрался из кустарника и повел Павла к тайнику. В неглубокой земляной норе хранились широкие охотничьи лыжи и карабин с пистолетом. Прикрутив лыжи к валенкам и проверив оружие, они спустились в лощину и заскользили к реке.

Ширина Амура в этом месте была около полукилометра. Павел с тревогой вглядывался в противоположный берег. Россия… Двадцать лет назад, зеленым мальчишкой, он бежал оттуда вместе с отцом. Теперь там новая жизнь. Какая она? О России рассказывали разное, но последние годы Павел искренне пытался помочь ей. Потому что помогал отец, потому что он видел в этом свой долг, долг русского человека, лишь волею судьбы занесенного в Китай.

Они прибавили ходу, но хрупкую тишину внезапно взорвал грозный окрик на птичьем языке. В следующее мгновение прозвучал выстрел, снежный фонтанчик взметнулся в опасной близости. Второй выстрел вырвал клок шерсти из тулупа проводника – на белой глади реки они были отличной мишенью. Павел метнулся под прикрытие ледяного тороса, рядом залег Ху, завязалась перестрелка. Проводник-охотник уложил двоих, на помощь патрулю в любую минуту могло прийти подкрепление, поэтому надо было любой ценой пробиваться на советский берег. Сбросив тулупы, чтобы не сковывали движения, они ринулись вперед. Навстречу им, развернувшись в цепь, заскользили на лыжах пограничники. В призрачном свете луны их фигуры казались неправдоподобно огромными. Павел сбавил ход, а Ху, проскочив вперед, закричал:

– Не стреляйте! Мы свои! Свои!

– Стоять! Оружие на землю, – потребовал старший.

Они подчинились, пограничники встали в кольцо, трое держали их под прицелом, четвертый сноровисто обшаривал с головы до ног.

– Товарищ младший сержант, кроме оружия, ничего подозрительного нет! – доложил он.

– Кто такие? – спросил сержант.

– Подпольщики из Харбина, – ответил Павел.

– Подпольщики, говоришь? – недоверчиво переспросил сержант и приказал: – Вперед и без глупостей! На заставе разберемся, какие вы подпольщики.

Павел с Ху безропотно подчинились. До заставы они добрались под конвоем. Начальник, не по чину молодой старший лейтенант, отнесся к рассказу Павла также настороженно. Похоже, он не поверил ни одному слову и отправил задержанных под замок. Но уже через полчаса все переменилось – из краевого управления НКВД на запрос старшего лейтенанта последовал категоричный приказ: «Разведчика немедленно отправить в Хабаровск! Проводника отпустить».

Слово «разведчик» произвело на юношу-старлея магическое действие. Теперь он излучал само радушие, на столе, как по мановению волшебной палочки, появились небогатые армейские разносолы. Затем за Павлом пришла машина. В Хабаровске он пробыл не больше двух часов. После короткой беседы с начальником управления его повезли на аэродром, где уже прогревал моторы большой транспортник.

Перелет был долгим. Для дозаправки и из-за метеоусловий (над Уралом дул сильный ветер) несколько раз приходилось садиться. Павел с нетерпением ждал встречи с городом, вернуться в который они мечтали с отцом. Позади осталась скованная льдом Волга. Наконец двигатели натужно загудели, и самолет, пробивая сплошную облачность, резко пошел на снижение. В ушах заломило, Павел машинально схватился за ручки кресла – это был первый полет в его жизни. Сопровождающий, немногословный капитан из хабаровского НКВД, улыбнулся и, тыча пальцем в иллюминатор, прокричал:

– Сейчас будет Москва!

Самолет задрожал. Из кабины пилотов выглянул штурман, прошелся взглядом по пассажирам (вместе с Павлом летели артисты, возвращавшиеся с гастролей по гарнизонам) и предупредил:

– Товарищи, идем на посадку! Боковой ветер сильный. Попрошу никого не вставать и держаться покрепче!

Павел прильнул к иллюминатору, силясь что-либо разглядеть. Внизу замелькали красно-серые островки заводов и поселков, пунктиры железнодорожных и шоссейных дорог. Вскоре, заполняя весь горизонт, стала нарастать серая громада столицы.

«Москва! – Сердце Павла встрепенулось. – Боже мой, Москва… Неужели я дома? Дома…»

После нескольких неприятных минут бешеной тряски самолет приземлился и, сердито посвистывая винтами, вырулил на стоянку. По проходу рысцой пробежал бортстрелок и, громыхнув дверцей люка, спустил на землю трап. Павел выходил последним. От волнения он замер на ступеньках, у него даже дыхание перехватило: свершилось то, о чем он мог только мечтать, – после двух десятилетий изгнания Павел Ольшевский возвращался на Родину.

– Что стоим? В небо опять захотелось? – пошутил за спиной командир экипажа.

Павел смутился и спрыгнул на землю. У самолета, сбившись в кучку, гомонили артисты, кажется, за ними должен был подъехать автобус. Павел оглянулся на провожатого – тот показал глазами на стоявшую в стороне легковушку. «Приятно, черт!» – тщеславно подумал молодой человек.

Навстречу им уже шел одетый в шинель хмурый старлей.

– Садитесь, – сказал он Ольшевскому, распахнув дверцу.

Павел сел на заднее сиденье, по бокам – двое офицеров. Старлей устроился впереди, сопровождающий с ними не поехал.

Крепкие тела так сдавили Павла, что он не мог пошелохнуться. Машина пронеслась по взлетной полосе, не сбавляя скорости, проскочила через контрольно-пропускной пункт и вырулила на широкую дорогу. Офицер, сидевший слева, задернул шторки на окнах.

– Ребята! Я двадцать лет в Москве не был, – взмолился Павел.

Они переглянулись, старлей повернулся и нехотя кивнул. Шторки разъехались, и Павел завертел головой по сторонам.

Москву он представлял совсем не такой, даже если иметь в виду, что она до сих пор оставалась прифронтовым городом. В начале января 1942 года были освобождены Можайск, Верея, Медынь, Киров, Людиново, Сухиничи и ряд других населенных пунктов. Ставка требовала завершить разгром